Да только ноги и руки не касались стен, и сорваться я не смог бы даже при землетрясении баллов в пять. А если бы и полезло на верх какое чудо-юдо, думаю, с переработанными в фарш потрохами оно бы еще быстрее грохнулось назад, здоровенной и наверняка уже мертвой тушей. Так что ни страха, ни сомнений спустя первые несколько минут спуска я уже не испытывал. Стоило лишь напомнить себе о том, кто я такой и что здесь делаю. Но вот излишняя эмоциональность, проявившаяся в последнее время, меня изрядно волновала, ну, не было такого раньше, так с чего вдруг началось? И как всегда у меня такое бывает, если вопрос задается по многу раз, рано или поздно возникает объясняющая все догадка. Ничего не изменилось и в этот раз, я даже замер, перестав двигаться и обмозговывая пойманную мысль.
А ведь верно, чем черт не шутит, почему бы и нет? Ведь что делают со мной Тени - выжирают напрочь все эмоции, обезличивая и насквозь пропитывая равнодушием ко всему и вся. Так почему же не может быть, что мое естество начало бороться с этим, подстраиваясь и найдя-таки тот единый вариант решения или, если угодно, противодействия, какой только и смогло. Ведь, по идее, повышенная эмоциональность даст мне больше времени адекватно чувствовать и ощущать в Тенях, разве нет? Рассудок дольше остается человечным и эмоции, хоть и высасываются, теряясь в бесконечных просторах прожорливого мира, но их запас явно позволяет находиться в нем гораздо дольше, сохраняя при этом свои истинные качества и не предавая жизненные ценности.
Под это все, вновь начав движение, и не заметил, как внизу уже можно было разглядеть, что заменяло здесь пол. Сплошной кусок стекла, граненный, идущий застывшими волнами и абсолютно черный. Зрение кошмаров имело свои особенности и в сравнение с человеческим наверняка, казалось бы, дефектным, но, все же, имело и свои плюсы. Обширная гладь внизу простиралась от стены до стены и мела в толщину несколько метров, на глаз мог лишь судить примерно о трех, но, ни из чего она была, ни как образовалась, не имел ни малейшего представления. И что было хуже всего, в округе, куда достигал взор, из кошмаров присутствовали только мои. Белый облазил все стороны настолько далеко, насколько позволял его поводок, но тщетно. Захотелось взвыть от бессилия, столько усилий и все зря, когда внезапно на самом краю сознания замаячила искорка надежды. Низ, я ведь не смотрел внизу, там, за стеклом. И тут же, нырнув в Тень, ринулся насквозь, пожирая пласты пола метр за метром. И когда уже казалось, что и это окажется напрасным, увидел то, в чем с таким отчаянием нуждался.
Глава 17
Я даже затормозить не успел, как провалился в громаднейший грот и единственное, что сделал, так это покинул тени, начав стремительно падать. Мозг буквально оцепенел от увиденного, сковав тело прошившей его молнией страха и запретив даже попытки использования кошмаров. То, что сейчас находилось в нескольких десятках метрах впереди и справа, перечеркивало все мое понимание этого жуткого и чуждого человеку мира. Лишь перед самой поверхностью Фамильяр затянул голову, и я свернулся в позу эмбриона, по-прежнему не сводя глаз с чудовищной твари, замершей около одной из стен. Удар! Из легких выбило воздух, в глазах отчего-то заплясали черные пятна, а мотнувшаяся голова с силой впечаталась в твердь. Сперва показалось, что тело рассыплется на множество кусочков, а череп взорвется кровавыми брызгами и, пробив броню, разлетится по округе кровавыми осколками. Столкновение будто выключило на мгновение разум и тут же врубило снова, только какой-то заторможенный, мутный, внутри все тошнило и рвалось наружу, я еле успел открыть лицо, как тут же блеванул, избавляясь от остатков сухофруктов. И только потом в голову пришла мысль, какой же я баран, почему испугался, не стал задействовать Рой, плети, Фамильяра в конце концов. Гадина ведь не увидит их вне своего мира. Так какого ж рожна такое с собой творю?
По всему выходило, что жизнь мне спасли именно недавние наработки, смягчившие удар и отбросившие тело в сторону, затем вновь смягчившие и еще раз швырнувшие вверх. Но первое касание запомнилось навсегда и перекрыло все последующие, так меня еще никогда не прилаживало. И я поклялся себе, во что бы то ни стало доработать амортизационную суть фамильяра, с испытаниями и всем таким. А пока лишь лежал, свернувшись калачиком, и чуть не скулил от накатывающей волнами дурноты и крепко закрыв глаза, чтобы не сойти с ума от хоровода черных клякс, тут же выстраивающихся в очередь ради глумления над дураком. И, по-видимому, таки зря.
Очередной брошенный в пространство взгляд чуть не вырвал из горла истерический вскрик, жалобный, почти женский, но горло вовремя сжалось, а губы сомкнулись и не выпустили наружу свидетельство позора. Кошмарная тварь уже не была там, где и должна, нет, чудовище находилось около меня в каких-то пяти-шести метрах и с явным упорством разглядывало местность у себя под ногами. Меня оно пока не видело, но явно знало, где-то здесь.
И именно теперь мне удалось рассмотреть его получше. Ох, лучше бы я этого не делал, каждая секунда взгляда, оставленная на нем, зарождала в душе очередное зерно страха, буквально заполняя нутро липким, мерзким ощущением собственного бессилия и ничтожности. Монстр возвышался надо мной, как взрослое, многолетнее дерево над молодой незрелой травинкой, буквально пару дней назад пробившейся через последний пласт тверди к поверхности. В центре находилось нечто похожее на брюхо и по форме напоминающее деформированное яйцо, выгнутое и слегка сплющенное. Причем размеры имело такие, что, вполне могло вместить в себе небольшой автобус, а то и два. Во все стороны от него отходило вниз множество конечностей, как если бы сороконожку укоротить раз эдак в десять, но лапы оставить все, непонятным образом впихнув в общую кучу. И все это кошмарное хозяйство беспрестанно шевелилось, переступало, а то и вовсе задиралось с непонятной целью куда-то вверх, открывая свое отвратительное тело. Длина жутких лап достигала метров двадцати, а то и больше, мой больной разум уже не справлялся с подсчетами, даже прикинуть толком не получалось, переживая одну волну страха за другой. Иногда тварь опускала свои конечности в такой близости от моего бренного тела, что я, позабыв о несопоставимости наших миров, начинал прощаться с жизнью. Страхом из меня плескало дай бог, только и того, что хватало сил не орать, но и только.
Сколько так провалялся, понятия не имел, казалось, прошла целая вечность, и тело уже давно должно было истлеть и рассыпаться прахом. Даже к присутствию нереального монстра стал привыкать, не дергаясь при каждом его более-менее резком движении. И страх, он хоть не отступил, но стал более щадящим, что ли, по крайней мере, обмочился я всего лишь два раза, о чем даже вспоминать не хотелось. Даже сесть удалось со временем, когда внутри успокоилась буря, терзавшая нутро, и конечности вновь вернули себе былую чувствительность. А когда мозг, наконец, начал здраво мыслить, оказалось, что паниковал-то я зря, и ничто не мешает мне выпростать плети, подняться до потолка и быстро-быстро скользнуть прочь, вверх, подальше отсюда. Тварь ведь не настолько была прикормлена, что бы проявить меня в своем видении, не так ли?
Спустя секунду орал так, что должны были полопаться щеки, треснуть горло, выпустив наружу хлещущий поток крови, но все было тщетно, меня целенаправленно и безостановочно поднимали вверх, как какую-то букашку, случайно попавшую под руку и заинтересовавшую своим необычным видом. Я бы назвал это законом подлости, что накаркал, или, что просто нельзя упоминать лихо, пока все более-менее тихо. Но в тот самый момент, когда голову посетила мысль о прикорме, тварь словно включилась, дернулась всем своим множеством чудовищных конечностей, и одна из них тут же, молниеносно вцепилась в меня. Вернее, замерла над головой, а потом ее конец расслоился, образов нечто вроде кошмарного то ли рта, то ли сонма щупалец, но все это многообразие ужаса обвило по рукам и ногам в считанные мгновения и вознесло вверх. Вот тогда я и не выдержал, заорав во все горло и принявшись метаться в тщетных попытках ослабить чудовищную хватку. Но куда там, блохе нечего противопоставить слону, она может лишь пищать, прощаясь с жизнью, и остервенело моля о спасении всех своих богов.